Я открыл глаза и увидел совсем рядом два желтых зуба, крючковатый, весь в буграх, нос и седые спутанные волосы. Если бы это морщинистое, с сердитыми бровями лицо привиделось мне, скажем, год назад, в человеческом мире, я вполне мог бы сделаться заикой. Однако теперь я ограничился лишь тем, что зевнул и сказал:
— С добрым утром, Ягге!
Ягге что-то проворчала про «доброе утро». Старушка хоть сама и была доброй, по старой привычке терпеть не могла этого слова.
— Опять Земля снилась? — проницательно спросила она. Я подозреваю, что Ягге умеет читать мысли, хотя она и клянется в обратном.
— Да, — кратко ответил я, ощущая подозрительное пощипывание в глазах. Но лишь на миг — потом я взял себя в руки.
Ягге ободряюще погладила меня ладонью по щеке, шепнула что-то, и остатки сна улетучились.
— Кончай бока отлеживать, Кирюха! Бери ноги в руки и марш в школу!
— Не-а, не поеду! — хитро зевнул я. — Ты забыла, что у меня гроб угнали? А ты мне что вчера сказала?
Вокруг глаз у Ягге появились добродушные лукавые морщинки. Глаза у суровой старухи были особенные — почти круглые, размытого серого цвета, с небольшими светлыми крапинками. Их выражение менялось так часто, что я порой не мог понять, говорит ли Ягге всерьез.
— Думаешь, жалко мне тебя? Жалко у пчёлки! Вернула я тебе твой гробульник, — проворчала старушка.
— Как вернула? — недоверчиво переспросил я.
— Оборотни сами его привезли.
— САМИ?! — поразился я.
— Ну почти сами. Я только их слегка усовестила, — дружелюбно проскрипела Ягге и, опираясь на клюку, захромала к дверям.
Пораженный, я уставился на бабушку. До сих пор мне не приходилось слышать, чтобы оборотни кому-то что-то возвращали. Скорее уж мерзляки отогреются или Душила-Потрошила перейдет на морковные котлеты. Однако Ягге я верил: она слов на ветер не бросает.
Старушка уже открывала дверь, когда из недр нашей квартиры донесся звук, будто кто-то поддал ногой железное ведро.
— Это у деда Вурдика? — спросил я.
Ягге всердцах плюнула.
— А ну его, окаяшку! Чтоб ему сгинуть!
— Опять деревянная нога буянит? — забеспокоился я.
— Таперича он сам буянит, мерин старый! Вот напущу на него Боли-Башку, будет тады знать! — пригрозила Ягге.
Отношения дедушки Вурдика и бабушки Ягге были далеки не сахарными. Однако я убежден, что даже ссорясь по десять месяцев в году, они любили друг друга.
Я быстро оделся, вышел из комнаты и сразу оказался в дремучей еловой чаще. В воздухе висел запах древесной гнильцы и сырости. Сослепу тыкаясь в стволы, с глухим уханьем пролетел филин. В спутанных ветвях, пристально следя за мной, горели желтые недружелюбные глаза. Отчего-то я подумал, что это лешак Злюка-Кузюка, хотя никогда прежде его не видел. Возможно, я просто сел на его телепатическую волну, здесь такое бывает. Издалека слышался короткий взлай волчьей стаи, преследующей добычу.
То, что все это творилось не где-нибудь, а у нас в коридоре, не особенно меня удивило. Дедушка Вурдик и раньше, приняв на грудь больше обычного, устраивал протечки пятого измерения.