Если я, как обычно, говорил "матка", то какой-нибудь шестилетка, непременно невозмутимо информировал меня, что в книге написано "утерус". Или же в дом врывалась Ундина, извещая всех, что козел Борода "копулирует" с Шелковинкой. Ребята тут же бросались к козам, чтобы понаблюдать за процессом. Обычно лет в четырнадцать-пятнадцать они избавлялись от этой ерунды и вновь начинали говорить на обычном английском, как и их родители. Впрочем, полагаю, вреда от этого не было.
То, что наши отношения не интересовали детей, как отношения животных, понемногу вошло у них в привычку. Дору, по-моему, не очень беспокоили случавшиеся иногда нарушения нашего уединения, потому что остаться вдвоем становилось все сложнее и сложнее. Лет через двенадцать или тринадцать после того, как мы пришли в долину, я наконец выстроил большой дом. Такое долгое строительство объяснялось тем, что я лишь время от времени уделял ему внимание. Мы переселились в еще не законченное сооружение, потому что в старом уже не помещались, да и очередной младенец (Джинни) уже находился на пути в этот мир.
Отсутствие уединения Дору не волновало, потому что ее милое сладострастие было целомудренным. На мне же оставило отпечаток то общество, в котором я вырос, - общество, свихнувшееся на всем, а на этом особенно. Дора во многом помогла мне исцелиться, но я так и не сумел достигнуть ее ангельской невинности.
Невинностью я именую не детское невежество - я говорю об истинной невинности умной, опытной взрослой женщины, не таящей в себе зла. Дора была столь же прямодушна, сколь и чиста. Она знала, что за поступки надо отвечать. Она понимала, что "вместе со шкурой слезет и хвост", что "нельзя быть немножко беременной" и что, вешая человека медленно, мы не оказываем ему любезность. Трудные решения она принимала без колебаний, беря на себя всю тяжесть последствий, если решение оказывалось ошибочным. Она могла извиниться и перед ребенком, и перед мулом. Но это случалось редко, поскольку честность редко позволяла ей сделать ошибку.
Оступаясь, она не занималась самобичеванием, а исправляла ошибки, училась на них и особенно не сокрушалась по их поводу.
Должно быть, эти качества были врожденными: что-то, наверное, добавила и Элен Мейбери, которая воспитывала ее. Элен Мейбери была женщиной разумной и чувствительной. Если подумать, оба эти свойства подкрепляют друг друга. Личность чувствительная, но неразумная вечно все перепутает, у нее все будет не так. Персона же разумная, но не чувствительная... Впрочем, таких я еще не встречал и не уверен даже, что подобное существо способно существовать.
Элен Мейбери родилась на Земле, но, перебравшись на новое место, сумела избавиться от скверного воспитания - и избавила ребенка Дору и Дору-девушку от вредных норм умирающего общества.